название: нету
основание: просто меня однажды торкнуло-глючнуло-замкнуло. писалось не как обычно на лекциях, а дома. как всегда сопливно, с надрывом. все чаще замечаю какой-то налет садо-мазо. или мне так только кажется...
текст:
Я делаю еще одну засечку на холодном камне. Она чуть длиннее, чем все остальные. Еще бы. Ведь эта особенная. Юбилейная. Она отмечает год моего пребывания здесь. Я смотрю на камень, провожу пальцами по царапинам. Таким легким и едва заметным, что я даже сомневаюсь: а есть ли они? Да, они есть. Вереница дней и ночей. Бесконечная цепочка боли и страданий, отвращения и ненависти. Мои руки слегка дрожат. А дыхание становится неровным. Год. Целый год. Это трудно осознать, когда говоришь. Год. Всего лишь слово. Несколько звуков. Но когда смотришь на стену… Слишком хорошо помнится каждый миг, проведенный в этом аду. Помнится даже то, что хочется забыть. Навсегда. Но нельзя раскисать. Нельзя. Надо держать себя в руках. Сжать кулаки, стиснуть зубы и закрыть глаза. Что бы слезы не текли по щекам. Это боль души. Точнее того, что от нее еще осталось. А осталось не так уж много. И от этого делается еще больнее. До меня доносится гул голосов, звон цепей и дикий рык. Там, на арене, идут бои. Кто-то опять расстанется с жизнью. Если ему повезет, то это произойдет почти мгновенно. Мы и так слишком много страдали. Слишком много? Но разве можно придумать меру измерения страданиям? Разве можно сказать: да, ты выстрадал свою порцию до конца? Можно. Только эта мера – безмерна. Ни одно существо, что бы оно не совершило, не заслуживает этой меры – вечной боли и страха. И снова я сжимаю кулаки. Надо держаться. Я должен. Иначе… Я помню, как оказался здесь. Ведро холодной воды – и я очнулся. Все плыло перед глазами. Но уже тогда я понял, что если ад и существует, то он не там, глубоко внизу с дьяволом и огромными котлами с кипящей серой. Он здесь. В этом месте. Только вместо дьявола – человек, а вместо геены огненной – плеть и камеры пыток. Я впервые осознал, что стал рабом. Раб. Три буквы, вмещающие в себя так много смысла. Раб. Это никто. Это ничто. И даже хуже. Ты раб. Тебя изобьют, унизят, продадут и ты ничего не сможешь с этим поделать. Ты раб. Твой хозяин делает с тобой все, что угодно. А ты должен терпеть. Ты смотришь в пол. Потому что рабу запрещено смотреть на хозяина. Это его оскорбляет. Ты молчишь. Потому что хозяин не желает тебя слушать. Ведь право говорить есть только у него. Ты становишься перед ним на колени и подаешь плеть, чтобы он мог ударить тебя, когда ему этого захочется. Твоя жизнь, словно песчинка, проскальзывает сквозь пальцы хозяина и вместе с другими такими же песчинками падает туда, где он вас рассыпет. Он строит из них домик. А потом одним махом руки разрушает его. Ты РАБ. Это выжжено у тебя над сердцем. Что бы ты никогда не забывал об этом. Ты собственность. Ты вещь.. Я не мог с этим смириться. Все внутри меня было против. Я всегда сам строил свою жизнь. И вот.. Я сопротивлялся. Долго. Отчаянно. Как только мог. Но безрезультатно. Я не мог выиграть там, где был всегда в проигрыше. Они вколачивали в меня свою правду о жизни. Очень долго. Очень методично. Сколько боли и унижений может вынести человек? Как долго он будет сопротивляться, когда все внутри умоляет сдаться? Как долго можно призывать смерть, втайне же желая жить? Сколько можно терпеть? На моей шкуре – оказалось не много. Они хорошо потрудились надо мной. Вбили в меня все то, что хотели. Сознание, что если мне хочется существовать, то я должен прекратить сопротивляться. И я сломался. Я хотел жить. Очень хотел. И сейчас хочу. Но, Господи, как же я себя ненавижу. Это чувство раздирает меня изнутри. Как можно быть тем, кто я есть, знать всю мерзость своей сущности, осознавать все то, что я сделал и продолжать желать жить? Как можно задыхаться от того чувства отвращения и презрения, которое смешивается со спокойствием? Как можно это терпеть? Господи, да это хуже, чем смерть. Это и есть рабство, где я принадлежу ненависти и равнодушию. Прошло не так уж много времени и я понял, что гордость ни чего не стоит, если на карту поставлена твоя собственная жизнь. Я стал рабом. Я понял это душой. Я понял это разумом. И я это принял. Я изменился. Я стал совсем другим. И теперь я не знаю: тот ли я человек, что год назад попал сюда в плен или я совсем другое существо? Меня сделали гладиатором. Стали тренировать. Натаскивать. Хозяин безумно мной гордился. Потом. А сначала… Я не знаю, почему он меня не уничтожил. Может чувствовал, что я все равно буду его? Что рано или поздно я покорюсь?… В какой то мере гладиаторские бои помогли мне. Они многому меня научили. Я стал сильнее. Внутренне. Ибо я понял, что без этого я умру. Я стал грубее. Ибо мягкость и человечность – ступенька к моей смерти. Я стал отстраненнее. Ибо трудно удержаться от сочувствия к тем, кому ты уже не можешь помочь. И я стал равнодушнее. Ибо это единственный способ не сойти сума или впасть в отчаяние. Каждый день ты выходишь на арену и под дикие вопли с трибун дерешься с противником. И не всегда этот противник бывает человеком. И не всегда живым существом. Роботы. Дикие твари. Все, что может в ярости уничтожить тебя. От тебя требуют зрелища. Но каждый раз, как ты выходишь, ты пытаешься угадать: удастся ли тебе уйти от туда живым? Ты надеешься, что да. Ты не знаешь, почему ты надеешься. Но ты хочешь жить. Преодолевая боль и отвращение, ты забираешь чью-то жизнь. И когда ты это делаешь, то цена твоей собственной жизни становится еще меньше. И тогда хочется пропустить удар и подставить грудь под острый меч. Всего один удар. Всего миг боли. И радость. Что это закончилось. Навсегда. У рабов не прав. Никаких, кроме одного. И это право священно. Право умереть быстро. Это единственное, что мы заслуживаем и единственное, что здесь, в этом аду, действительно бесценно. Поэтому ты выходишь на арену и дерешься как дикий зверь. Если хозяин только подумает, что ты действуешь вяло, что в тебе мало огня, бой будет остановлен. Твой противник получит смертельную рану. Но не от тебя. И будет умирать. Долго. Бесконечно долго. А ты будешь рядом и будешь смотреть, как из его тела льется кровь, как судорожно сокращаются его мышцы, как растет отчаяние в его глазах, как он умирает. Ты будешь слушать его стоны и проклятья и воспринимать его боль как свою. Ты будешь считать каждый его вздох и молить, чтобы этот был последним. Вы станете с ним единым целым. Это и будет твой ад. Ад. Из которого тебе никогда не удастся вырваться. Смотри внимательно на недавнего противника, которого ты лишил того единственного, что у него было. Его права. Запомни это. Крепко запомни. Ты ничтожество. Теперь то ты это понимаешь? Понимаешь ли ты: ЧТО ТЫ СДЕЛ? Причем не раз. Осознал ли ты это? Посмотри на свои руки, залитые кровью. Ты не знаешь, что может быть хуже: это или боль чужой души. Ты этого больше не знаешь. Ты превратился в какое-то другое существо. Оно вызывает у тебя отвращение. И тебе от этого никуда не деться. Ты – больше не ты. Каково чувствовать, как твоя душа разлагается, выставленная на обозрение? Ты собираешь это в себе. Копишь отвращение к тому, что ты сделал и к тому, чем ты стал. Ты копишь боль: чужую и свою. Ты копишь отчаяние. Ты собираешь его по капле из взглядов тех, в глаза которых успел заглянуть перед тем, как лишил их права умереть быстро. Ты копишь надежду. Свою. И тех, у которых она еще осталась… Еще одна черточка. Длиннее, чем все остальные. Юбилейная. Она отмечает год моего пребывания здесь. В месте под названием АД. Год, сделавший из меня того, кем я сейчас являюсь. Мои руки в крови тех, кого я убил, и тех, кого я пожалел. Моя спина в отметинах от плети за то, что посмел сопротивляться, за то, что хотел быть собой. Над моим сердцем – клеймо раба. Чтобы я всегда помнил. Остатки моей души болят. И может быть все не так уж плохо. Ведь она есть. Душа. Пусть изуродованная, пусть покореженная. Но она есть. Я не мог выжить здесь по другому, кроме как не ожесточив ее, сделав холоднее, бесчувственнее. Но не потеряв. Я больше не я. Но только так я мог выжить. Только так я мог сохранить ясность ума и четкость сознания. Только так я могу хранить глубоко внутри надежду, единственное, что у меня осталось моего. Надежду на то, что меня ищут. Надежду на то, что меня найдут… Я раб. А это мир рабов. У нас нет прав. Кроме одного: мы должны выжить, что бы потом сдавить шеи своим хозяевам и позволить им умирать долго. Так долго, как это только возможно. Это наше право. Наше священное право. И мы собираемся им воспользоваться.